| maxterdesign | Дата: Пятница, конец рабочей недели, 28 Августа 2009, 11:03 |Как добавить фото в сообщение| Сообщение # 1
|
 Альфа и Омега на этом сайте
Группа: Пользователи
Сообщений: 1873
Награды: 22
Статус: Вышел в реал
| Белокурая головка с облупленным носом Митьки Озерова то и дело показывалась из-за домашних построек. Мальчик терпеливо ожидал ребят со своей улицы, чтобы вместе пойти купаться. Но сегодня они почему-то задерживались. Тогда, в самую жаркую пору дня, решил Митька навестить свою двоюродную сестру Шуру Храмедову. Она старше его всего года на два, но ему, восьмилетнему, она казалась совсем взрослой и очень рассудительной. А порой и загадочной.
Шура вертелась у зеркала и напевала песенку. И волосам не давала покоя: то заплетала их в косу, то распускала на плечи.
Уже два года отцы их воевали с фашистами. Редкие письма, приходившие к ним в Сибирь с далекого фронта, дети помнили наизусть и пересказывали друг другу.
- От отца что-нибудь было? – спросила Шура.
- Нет. Как сообщил, что ранен в руку и лечится в госпитале, так больше ничего. Последнее письмо он не сам писал, а диктовал. А твой отец что пишет?
- А его из-за контузии перевели в хозяйственную часть. Там сапоги солдатам починяет. Написал, что встретил земляка из соседней деревни. И что кормят нормально.
Их матери, старшие братья и сестры с утра до ночи пропадали на колхозных работах. А они отвечали за порядок в домашнем хозяйстве. Обязанностей было много.
- Ты уже со всеми делами управился?
- Огурцы и капусту полил, шесть рядков картошки прополол. Хотел искупаться, да пацаны почему-то не пошли. Осталось огороды сторожить: с озера могут гуси напасть; а вечером коров встретить.
В это время пришла соседская девочка Надька Рябцева. Ребята знали, что ее семья получила похоронку.
- Там туча наползает. Может быть, польет наши огороды? – тараторила она.
Надька была девочкой пышной. У нее уже вырисовывались девчоночьи груди. При ходьбе она крепко ступала на пятки, так что сосочки терлись о платье. Ей это, похоже, нравилось. Она была любительницей поговорить.
- А вы знаете, почему Тополевы всех встречают на улице и в дом не приглашают?
- Нет. А почему?
- Да потому, что там хлебом пахнет. Муки ни у кого нет, а у них – пожалуйста: и хлеб, и блины, и пироги.
- Ты-то откуда знаешь?
- Послали к ним соли занять. Без всякого стука в дом и влетела. Тетка Арина прикрыла стол скатертью, но я все заметила.
- Надька, иди домой! Сейчас дождь пойдет! – кричал с улицы ее младший братишка.
- Чего ты орешь, как Манохины? – возмутилась девочка. – Пойду. Надо курей загнать.
И отправилась из дома все той же твердой походкой. Даже пухлые щечки ее вздрагивали.
В селе, если кто разговаривал громко, всегда говорили: «Чего ты шумишь, как Манохины?». И все знали, о чем речь. До организации колхозов крестьяне работали на своих делянках. Манохины были глуховаты. Перед тем, как ехать домой, они рассовывали имущество по укромным местам.
- Ты хомут куда спрятала? – кричал на всю степь Иван Ильич, обращаясь к жене.
- Под стог, с под ветру! – слышался такой же громкий ответ Ксении Павловны.
Колхозником Митька стал с рождения. Ему, теперь уже школьнику, казалось, что односельчане всегда были колхозниками и с радостью расстались с единоличным хозяйством. Он судил об этом по шуточным прозвищам, которыми наделили себя отец и его друзья. Семен Рябцев был «Председателем», Степан Сенькин – «Комиссаром». Отца Митьки называли «Политруком». Клички эти заменили фамилии. Жену Степана, например, иначе и не называли, как «комиссариха», а сына Витю – комиссаренок. Были и у других прозвища, но с годами забылись.
Перед войной колхоз «Успех» был относительно крепким хозяйством. «Комиссар», «Председатель», «Политрук» и еще несколько мужчин стали заядлыми механизаторами, освоили тракторы ХТЗ и комбайны «Сталинец». Зимой они ходили в соседнее село в МТС за семь километров – ремонтировали технику, а с весны до осени обрабатывали землю и убирали урожай. Кроме зерновых в колхозе стали выращивать сахарную свеклу и картофель.
А теперь вот все мужские работы легли на хрупкие плечи женщин. Но никто не отменил обязанности по уходу за детьми, работы в подсобном хозяйстве. Не все получалось. Порой они выбивались из сил. В такие часы женщины чувствовали себя, незащищенными, обиженными судьбой и людьми. Опереться было не на кого. А обижаться - разве что на Гитлера? Многим пришли похоронки. Кто-то пропал без вести.
Не хватало продуктов. Даже молоко от единственной коровы приходилось сдавать на молоканку – все для фронта! Ученики младших классов стали главными по уходу за огородами и живностью. Так что и им прохлаждаться было некогда.
Митька тоже собрался уходить. Посмотрел в окно. Солнце стояло высоко. Его лучи нагрели подоконник. Где-то рядом раздавались раскаты грома. Но небо, видимое из окна, было чистым.
Под окном стояла конная повозка. В тени под ней лежала кошка. Вдруг откуда-то сверху прилетел белый шарик величиной с куриное яйцо и звонко ударил по стальной шине колеса. Он срикошетил и, подпрыгивая, покатился к дороге. Кошка бросилась за ним. «Это из-за дома кинули», - подумал Митька. Другой такой же шарик глухо стукнул в деревянную часть повозки. Крупный редкий град стал падать на дорогу и дальше.
Митька и Шура подбежали к двери. Вскоре град повалил сплошняком. Раскаты грома приблизились и становились громче. Шура захлопнула дверь. Стали смотреть в окно. С неба обрушилась сверкающая завеса изо льда и воды, некоторое время просвечиваемая лучами солнца. Земля быстро покрывалась белым слоем. Из-за дома надвинулась черная туча. Она закрыла солнце, а потом и весь горизонт. Все погрузилось в полумрак.
Дом сотрясался от крупного града, непрерывных молний и хлестких ударов грома прямо над головой. Все вокруг стонало, стучало, гудело, хлюпало. Стало прохладно. Воздух пропитался водяной пылью.
Поднялся ветер. Начав падать отвесно, град уже летел косо то с одной, то с другой стороны. Иногда вихри воздуха закручивали каскад града в жгуты. Вот он стал барабанить по оконному стеклу. Шура схватила одеяло и выскочила на улицу, чтобы защитить окно. Но тут же вернулась, получив увесистые удары. Плача, девочка стала придерживать стекло одеялом из комнаты. К счастью, ветер быстро переменил направление.
Стихия бушевала довольно долго, а прекратилась так же внезапно, как и началась. Наступила тишина. Вскоре снова засияло солнце. Лишь сверкающий слой града на улице напоминал о том, что здесь было столпотворение.
Ребята набрали чистого града в большую миску. Митька хотел немедленно бежать домой, но босые ноги мерзли. Лед быстро таял на теплой, прогретой земле. Воздух же был сырой и холодный. Вскоре на пригорках показалась прибитая к земле трава. Преодолев широкий ручей из воды и измельчавшего града, в который превратилась дорога, Митька по пригоркам, с перебежками, добрался до дома.
То, что он увидел, ошеломило его. Молодые стебли картошки были смешаны с землей. Черемуха в палисаднике казалась растерзанной из-за изуродованных листьев и поломанных веток. Но окна дома, к великой радости, были целы. Не пострадала и тесовая крыша. Куры вышли из-под навеса и теперь толпились на границе, где лежал град, поклевывая его.
Мальчик спустился на берег озера. Там был «нижний» огород - для овощей. В лунках огурцов и капусты лежали белые круги града, а самой рассады даже не было видно. На озере, как ни в чем не бывало, плавали дикие утки и домашние гуси.
Митька понимал, что случилась большая беда. Только что люди пережили полуголодную зиму. Все с нетерпением ждали подкрепления продуктами с огородов. А они были уничтожены. Он чувствовал угрызение совести, что во время града его не было дома. Успокаивала мысль, что предотвратить беду он не мог.
Над селом стояла мертвая тишина. Не лаяли собаки, не пели петухи. И вдруг послышался отдаленный, какой-то неясный вой. Он становился все громче. Митька забрался на крышу, чтобы разглядеть, что творится на дальних улицах. Это голосили женщины. Они возвращались с плантации свеклы, которую пропалывали. И теперь, заходя в изуродованные огороды, начинали голосить и причитать. И голоса их сливались в сплошной разноголосый вой, который то усиливался, то затихал. У Митьки мурашки пошли по спине. Ему самому захотелось плакать.
Это народная скорбь выразилась в таком жутком звуке. Не огороды оплакивали женщины. Стихия стала поводом, чтобы выплакаться, пожаловаться своим мужьям, еще живым или уже погибшим, на тяжелую жизнь, на горькую долю, на свою несчастную судьбу.
Наконец, пришла мать. Она была в мокрой одежде, по пояс забрызганной грязью. Лицо ее было заплакано, волосы растрепаны, но она не голосила. На тревожные вопросы Митьки она спокойно отвечала:
- Ничего, проживем. Что-нибудь придумаем. Бог наслал на нас свою бомбежку. Стерпим и это. Господи, прости нас, грешных!
При этом колхозница крестилась.
Вошли в поверженный и распятый нижний огород. Хозяйка разглядывала его молча. Вдруг она оживилась и заулыбалась. На солнечном склоне был у нее сплетенный из ивовых прутьев парничок, похожий на огромную корзину. Заглянув в него, женщина увидела, что у нависшей северной стенки, куда град не попал, стояла нетронутая рассада. Это был ее страховой запас.
- Вот и замена есть! Картошка поднимется. Огурцы и капуста успеют вырасти. Так что не пропадем!
Вдоволь поплакав, осмотрев огороды, убедившись, что дети и куры не пострадали, женщины к вечеру стали навещать друг друга. Пришли и к Митькиной матери. Было соседкам тогда лет по тридцать пять - сорок. Но выглядели они старше. У каждой было по трое - пятеро детей.
Они уже смирились с убытками, которые нанес град. Шутили и хохотали, вспоминая, как вели себя, когда град застал их в чистом поле. Они бросились к лежавшим на краю лесопосадки вещам. Звеньевая Анисья Ивановна и здесь не растерялась. Она скомандовала:
- Стали плотно друг к другу, спина к спине! Подняли над головами сумки, куртки, фартуки, у кого что есть! И не ныть! Все живыми останемся!
Импровизированный щит, удерживаемый множеством женских рук, уберег колхозниц от града, но не от воды. Холодная, она находила щели и текла по рукам за шиворот, за пазуху. Среди работавших в поле были и калмычки из числа переселенцев. Они то и дело восклицали: «Ях, ях, ях! Ях, ях, ях!».
Грозовая туча накрыла плантацию свеклы лишь самым краем. Оборону колхозниц град не пробил, но вымочил их до нитки. И теперь, переодевшись, они смеялись над случившейся бедой и над восклицаниями калмычек. Раньше они такого не слышали. Смех их был неестественно громким.
Анисья Ивановна рассказывала:
- Как глянула я на свой огород, думала, что не переживу. Ревела, ревела, вошла в избу. Пала, переспала – легче стало!
Вечером пастух пригнал стадо коров в село. Града на пастбище не было.
Много раз видел Дмитрий Егорович за свою жизнь, как выпадал град, такой же крупный и разрушительный. Но ни разу потом не встречал, чтобы так сильно горевали люди о причиненных убытках.
Последствия стихии долго сказывались на жизни села. Молодую картошку пришлось подкапывать на полмесяца позже. С задержкой появились овощи. Недостающую пищу пополняли за счет лебеды, крапивы, лугового лука, молодых побегов рогоза, «огурчиков» аира. Этой пищей семьи снабжали главные добытчики, еще не допризывники, но уже и не мальчики – Митькин старший брат Валька и его товарищи. Желудки набивали зеленью, но сытости не наступало. Ребятишки бегали с вздутыми животами. Соседский мальчик Вовка получил прозвище «Пузан». Что интересно, он не тонул, а держался на воде, как поплавок.
Однажды Валька позвал Митьку в палисадник, подальше от посторонних глаз, и угостил небольшой краюшкой настоящего, запашистого белого хлеба.
- Только никому об этом не говори!
- А где взял?
- Украл. Поэтому и молчи. А то плохо нам будет. Этот бывший белогвардеец Тополев, заведующий складом, наворовал всего, а теперь и с хлебом, и кабана откармливает. Генку, сына его, знаешь? Здоровый, как бык. А наш ровесник. Мы его играми отвлекаем, а в это время кто-нибудь в дом к нему – шасть! Только ты молчи! «От многого немножко – не воровство, а дележка», - процитировал он поговорку Гавроша и засмеялся.
Дня три после стихии колхозницы не выходили в поле, так как там было сыро. Они старались подогнать домашнюю работу. Поправляли огороды, стирались, замачивали в озере бочки и кадушки, готовя их под будущие соления.
В это время пришел уполномоченный Министерства заготовок Адам Котеночек. Он уже не первый раз обходил дома колхозниц.
- Недоимки у тебя, Елена Евсеевна. Числится много денег, а также продуктов. Что делать будем? Акт составлять или добровольно начнете погашать недоимки?
Митька видел, как изменилось лицо матери. Она вся напряглась, как струна. Казалось, что перед ней был не уполномоченный по заготовкам, а сам Гитлер. И она, еле сдерживая гнев, сказала:
- Можете, Адам Евграфович, составлять акт. Можете дом обыскат. Если найдете что-либо съедобного, то хоть нам покажете. Не заработали мы в колхозе ни денег, ни хлеба. На базаре ничего не продавали – самим нечего есть. Единственное, что нас поддерживает, – это корова. Дает она шесть литров молока, из них мы четыре относим на молоканку. Триста литров, как положено, мы сдадим государству. Два оставшихся литра мы делим на шестерых. Можете забрать корову за недоимки. Но только вместе с ними.
И женщина указала на Митьку и его двух сестренок, смирно сидевших на лавке и во все глаза рассматривавших чужого дядьку.
- Да ладно, я все понимаю. Должность у меня такая – делать обход и требовать. Через месяц опять приду.
Картофеля в эту осень накопали в два раза меньше обычного. Зерна в колхозе получили всего полтора мешка. Как ни экономили, а к Новому году мука закончилась. Возникла опасность, что и картошки до весны не хватит. Тогда от каждой картофелины стали отрезать «жопки» (ту часть, где больше глазков) и откладывать на семена. Питались квашеной капустой, солеными огурцами и зелеными солеными помидорами. Иногда ели редьку с солью.
Валентин с друзьями, несмотря на морозы и бураны, отправлялись за многие километры на плантацию свеклы. Там перелопачивали заваленные снегом кучи мерзлой ботвы. Измученные колхозницы, обрезая свеклу уже при белых мухах на пронизывающем ветру, часть корнеплодов припрятывали в ботву от глаз начальства. Чтобы быстрее закончить работу. И теперь эта мерзлая свекла, нарезанная кружочками, сваренная в русской печи, черная по виду и противная на вкус, тоже служила пищей.
У Митьки от всей этой пищи болел живот, и он сильно исхудал. Всю зиму он и его сестренки вынуждены были безвылазно находиться в избе, так как не было у них зимней одежды и обуви. Вечерами сидели без света, довольствуясь теми отблесками, которые вырывались из щелястых дверец печки-голландки. Часто вместе с ними коротали вечера Валька и его товарищи. Обсуждали вести с фронта, всякие небылицы. Митьку поражало то, что в степи находили замерзших людей. Был среди них и уполномоченный Адам Котеночек. Когда его нашли, то уничтожили все его записи.
Умерла в своем доме овдовевшая Мария Петровна Юношева. Когда заглянули к ней соседи, она лежала в постели недвижимой. Двое ее сынишек, четырех и шести лет, сидели рядом с ней в углу кровати и шепотом говорили:
- Мама уснула. Она уснула.
Их забрали к себе родственники.
К концу февраля картофель в доме закончился. Когда становилось невмоготу, брали из «неприкосновенного запаса» поштучно семенной материал и варили прямо со шкуркой. Каждому доставалось по два обрезка картошки. В это трудное время в дом часто приходили нищие и цыганки просить милостыню. Митькина мать, женщина верующая, раньше никогда не отказывала побирушкам. Но на этот раз она ничего не могла выделить цыганкам и стала объяснять им, что сами бедствуют.
- Уже даже «жопки» едим, - объясняла она. Да разве цыганки могли понять, что значит для сельских жителей остаться без семян? Уходя, они озлобленно сказали:
- Ну и ешьте свои жопы!
Весной пришлось более крупные обрезки картофеля еще раз разрезать, так что огород засадили полностью. Снова на выручку пришла молодая трава и водоросли. Жизнь пошла по новому кругу. Приближалась вторая годовщина начала войны. ЭПИЛОГ
Отец Шуры вернулся с войны невредимым, а Митькин – без левой руки. «Недоимки» списали спустя несколько лет после войны. Митька уехал учиться в техникум, а затем служил в армии. Шура родила мальчика, но ее парень на ней не женился. Надька в 16 лет выскочила замуж за бывшего заключенного, намного старше ее, но вскоре умерла от туберкулеза.
Дмитрий Егорович и сейчас еще, почти семьдесят лет спустя, не может забыть, как голосили после градобоя женщины, оплакивая поверженные огороды и свою горькую судьбу. Много раз видел он побитые градом поля, сады и огороды. Но порядок жизни был уже другой. Людей теперь не оставляли один на один со стихией. Но до этого не каждому суждено было дожить.
Василий ХРАМЦОВ. 29.06.09.
Feci quod potui, faciant meliora potentes
|
|
| |
